Глава XXX

СМЕРТЬ АРАМИСА

Оставим короля и его придворных ужинать в Марли за небольшим столом, накрытым для его величества и немногих избранных, и обсуждать небольшой инцидент, прервавший охотничьи забавы.

Отправимся теперь в апартаменты, куда был запрещен вход даже завсегдатаям дворца. В этом убежище король становился простым смертным.

Здесь мы найдем Аврору. Во время пикника, происходившего перед тем, как спустили гончих, герцог д'Аламеда подошел к госпоже де Локмариа.

— Что с вами, дитя мое? — ласково спросил он. — Вы выглядите больной. Вам нехорошо?

— Нет, ничего страшного. Не беспокойтесь — мне просто слегка не по себе.

— Тогда вам следует принять возбуждающее средство, чтобы не испортить охоту.

Он сделал знак дворецкому.

— Надеюсь, вы не откажетесь выпить за доброе здоровье и скорое возвращение нашего друга Жоэля?

— С удовольствием, монсеньер.

Таким образом Аврора выпила предложенное Арамисом вино, куда был подмешан наркотик. Через несколько часов разразилась буря, и испуганная королева приказала своим дамам немедленно возвращаться в Сен-Жермен.

Аврора пыталась не отставать от других всадников, но ею овладела внезапная слабость. У нее не было сил ни править лошадью, ни остановить ее. Крик о помощи замер на устах. Она уже падала с седла, когда наблюдавший за ней с некоторого расстояния Буалорье подбежал и подхватил ее на руки с помощью двух лакеев.

Теперь Аврора лежала в большой кровати, защищенной голубыми бархатными занавесами с серебряными кистями и отделенной позолоченными перилами от остальной части комнаты. Помещение освещала серебряная лампа на столе, за которым сидел герцог д'Аламеда. Наконец, он поднялся и, взяв лампу, подошел к кровати взглянуть на девушку.

— Прекрасная статуя из розового мрамора! — пробормотал он, возвращаясь на место. — Через час действие наркотика закончится. Почему задерживается король? Неужели он до сих пор не завершил свой ужин? Оказывается, Жоэль все еще жив и пишет жене нежные послания! Безусловно, он обожает ее, а моя будущая фаворитка отдаст за него последнюю каплю крови. Ну что ж, это не так уж плохо, потому что пригрозив открыть мужу ее позор…

Арамис прервал фразу и заговорил вновь, словно возражая невидимому оппоненту.

— Согласен — это жестоко и гнусно! Против подобного недостойного плана возмутились бы возвышенное благородство Атоса, простодушная честность Портоса, и отвага и прямота д'Артаньяна. Да, д'Артаньян поклялся бы всеми клятвами из своего гасконского лексикона, что мои действия позорны и бесчестны. Атос презрительно скривил бы губы и произнес лишь одно слово: «Фи»! Добрый Портос ничего бы не сказал, но его честная физиономия расширилась бы от удивления при виде Арамиса — его боевого товарища на бастионе Сен-Жерве и в пещере Локмариа, мушкетера, прелата и заговорщика, человека, жонглировавшего короной и скипетром Франции, царственными особами и их судьбами, выступающим в роли паука и сводника!..

Его черты, сохранившие красоту и благородство, несмотря на возраст и постоянные интриги, внезапно исказились. Сняв с груди висевший на золотой цепочке и спрятанный среди кружев хрустальный флакон, он отпил из него небольшой глоток. Глаза его вновь заблестели, а голос обрел крепость.

— Все готово! Эта женщина должна стать королевской возлюбленной, и тогда я, сохраняя над ней власть, смогу вложить в руку Людовика перо, которое вычеркнет ересь из книги прав человека. Оставаясь во главе своей огромной, дисциплинированной и непобедимой армии, я повергну в прах врагов и займу престол Святого Петра… [72]

Голос Арамиса снова стал хриплым, и он опять глотнул из флакона.

— Почему бы и нет? Разве мои плечи недостаточно крепки для папского облачения? Разве тиара не подойдет к моим седым волосам? Разве я не могу стать новым Григорием, Львом или Юлием? [73] Цель оправдывает средства! Какое значение имеют дорожная грязь или треснувшая под ногой ветка для того, кто достиг вершины? Какое значение имеет добродетель одной женщины или счастье одного мужчины, если потеря их обеспечивает триумф религии? Увы, все это — софистика, которой я тщетно пытаюсь успокоить свою совесть! Религия не участвует в игре, которую я веду исключительно ради собственного честолюбия. — Он рассмеялся, и смех его скорее мог принадлежать шуту из итальянской комедии, нежели одному из упомянутых им великих Пап. — Но какая разница? Разве не во власти его святейшества прощать любые преступления. Став Папой, я очищу себя от грехов.

Едва Арамис произнес эту полную иронии фразу, как на лице его отразилось удивление.

— Что это? — пробормотал он, привстав и глядя на дверь. — Я не мог ошибиться — внизу в коридоре кто-то есть. — Арамис выпрямился в полный рост. — Несомненно, это Буалорье — больше там быть некому. Но что ему нужно? Что могло произойти настолько важного, чтобы он пришел ко мне?

Герцог направился к двери, так искусно скрытой в стене, что самый зоркий глаз не смог бы обнаружить ее, и нажал на медную кнопку, спрятанную среди орнаментов из того же материала. Пружина сработала, панель открылась, и Арамис, несмотря на все свое самообладание, не удержался от испуганного вскрика.

В квадратном проеме, бледный, торжественный и грозный, с обнаженной шпагой, покрытой свежей кровью, стоял сын Портоса!

Арамис отступил к столу. Этого появления он ожидал менее всего; оно разрушало его планы, как ядра бомбардиров Фрике — Фрейбург. Но бывшего мушкетера оказалось не так уж легко привести в замешательство. Если бы бомба упала к его ногам, он бы без колебаний вырвал горящий фитиль. Охватившее его изумление продолжалось несколько секунд, после чего грозный боец быстро мобилизовал свои силы и разум.

— Шевалье, как вы здесь оказались? Вы ведь служите в армии, а дезертирство — серьезное преступление.

— Сударь, — ответил бретонец с ужасающим спокойствием, — мне нечего делать в армии. Фрейбург взят — мною! Я привез свидетельствующий об этом рапорт маршала Креки. Но это не наше с вами дело. Вы хотите знать, как я смог добраться сюда по потайному ходу? У меня нет времени вдаваться в подробности. Удовлетворитесь тем, что Буалорье мертв, как и главарь ваших бандитов, Кондор Корбюфф. За эти действия я отчитаюсь перед теми, кто имеет право спрашивать меня. А сейчас время свести наши счеты…

Посол оставался спокойным, как дикий зверь, который, сидя в берлоге, равнодушно наблюдает за движениями охотника.

— Ха! — с презрением воскликнул он. — Мы должны свести с вами счеты? Такие дела я предоставляю своим слугам — для них сейчас не время и не место. Здесь дом короля! Вам это известно!

— Безусловно, известно, ибо я пришел сюда вернуть себе жену.

— Вашу жену?

Жоэль протянул руку.

— Мою жену, лежащую на этом ложе, над которым вы даже не удосужились задернуть занавесы; мой визит не позволил вам прибегнуть к этой предосторожности. Чтобы она не узнала о вашем преступлении, вы усыпили ее зельем, вроде того, что храните здесь…

Арамис, почувствовавший необходимость укрепить нервы, вновь извлек свой флакон.

— Госпожа де Локмариа мертва, — сухо сказал старик.

Жоэль рассмеялся, и в его смехе звучала угроза.

— Если бы я в это поверил, вы бы уже присоединились к компании ваших наемников. Но ваша алчность служит мне гарантией — король не заплатит вам за мертвое тело.

— Что вам известно? — осведомился Арамис.

— Мне известно, что вы женили меня с целью сделать супругом королевской фаворитки, и послали во Фрейбург, надеясь, что я никогда не вернусь оттуда, что германские пули выполнят работу, в которой ваши помощники потерпели неудачу!

— Молодой человек, — ответил посол, качая седой головой, — если вы знаете так много, то у вас должно хватить ума хранить молчание. Вы думаете, я легко откажусь от выгод, которые сулит мне то, в чем вы меня обвиняете? Поделимся, или я возьму все! Подумайте, мой мальчик, — продолжал прелат елейным отеческим тоном, — о высших государственных интересах, принудивших меня сыграть эту роль. Жертва, которую я требую, необходима для политических комбинаций, могущих обеспечить мир во всем мире! Вы смышленый юноша и должны меня понять; спрячьте рапиру, перестаньте сверлить меня бешеным взглядом и уходите.