В результате всех перипетий дуэли Брежи начал сомневаться в себе, в то время как Жоэль, напротив, обрел полную уверенность, что можно было прочесть на его лице. Дабы избежать удара сверху, капрал проворно отступил, но его левая нога поскользнулась. Жоэль моментально сделал прямой выпад, и его шпага пронзила грудь противника. Несколько секунд Брежи оставался на ногах, пытаясь заговорить, но ему помешало кровотечение. Пошатнувшись, он выронил шпагу и прижал руки к ране, а затем рухнул на траву, словно дуб, вырванный с корнями.

Жоэль оперся о дерево, голова его была мокрой от пота. Победа казалась ему сном. В испуге смотрел он на свою также брошенную шпагу с побагровевшим наконечником и на капрала, лежащего на спине около старого дуба. Выпученные глаза Брежи были устремлены на юношу, с его губ, казалось, вот-вот сорвется очередное проклятье. Со страхом Жоэль склонился над поверженным врагом, когда послышалось нечто вроде вздоха, и до ушей молодого человека долетел слабый шепот:

— Это удар Портоса!

Жоэль отомстил оскорбителю своего отца ударом, которые знали лишь немногие в полку мушкетеров.

Секунданты обменялись несколькими фразами, как люди, привыкшие к подобным событиям.

— Ничего нельзя сделать.

— Разве только уведомить лесничих, чтобы они доставили тело в Сен-Жермен.

Шампаньяк и Эскриво приблизились к победителю их малосимпатичного командира.

— Сударь, — начал Шампаньяк, — вы хорошо сделаете, убравшись отсюда как можно скорее, так как королевские эдикты строго запрещают дуэли, а с полицией шутки плохи.

— Конечно, мы никому о вас не сообщим, — подхватил Эскриво. — Мы скажем, что господин де Брежи был убит каким-то незнакомцем. Но смотрите: кто-то идет! Уходите, не теряйте ни минуты!

Жоэль, запинаясь, пробормотал слова благодарности. Подобрав отцовскую шпагу, он машинально вытер ее пучком листвы и прикрепил к перевязи. Затем он удалился походкой пьяного.

Когда, сам не зная как, Жоэль вернулся в гостиницу, Фрике и Бонларрон ожидали его к ужину.

— Клянусь честью! — воскликнул парижанин, когда юноша окончил свой рассказ. — Я бы поступил точно также. Я бы подбросил труп этого грубияна выше башни святого Иакова!

Так как у победоносного дуэлянта пропал аппетит, солдат-трактирщик произнес утешительную сентенцию:

— Когда в первый раз убиваешь человека, всегда немного нервничаешь, но так бывает только с первым трупом. Потом привыкаешь, и подобные ощущения проходят.

Глава XII

ЗАТРУДНИТЕЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Около причала на набережной Анжу стоял величественный особняк, построенный для Никола Грюэна и впоследствии ставший собственностью Лозена. [35] В описываемые нами дни он был превращен в парижскую резиденцию его светлости герцога д'Аламеды, посла его католического величества Карла II, короля Испании и Индий.

Арамис сидел в своем кабинете, облаченный в шелковый халат, за письменным столом, заваленным бумагами. Он только что закончил читать следующее послание:

Несмотря на теплый вечер, в просторном, отделанном мрамором камине пылал огонь. Аламеда скомкал письмо в шарик и бросил в пламя, сразу же поглотившее его. Затем, снова опустившись в кресло, он, казалось, погрузился в размышления. Через некоторое время герцог поднялся и пробормотал:

— Честное слово, Буалорье прав: надо спешить. Если гора не идет к нам, то нам придется двинуться ей навстречу.

Он позвонил в колокольчик и в кабинет вошел слуга.

— Посмотрите, вернулся ли Эстебан, и пришлите его сразу же ко мне.

Спустя несколько минут перед хозяином предстал испанец с красивыми резкими чертами лица, поклонившийся старому герцогу.

— Ну, какие новости? — осведомился последний.

— Я имею честь сообщить вашей светлости сведения, которые мне было поручено раздобыть.

— Отлично. Говорите — я весь внимание.

— Молодая дама, за которой я следовал, остановилась у престарелой родственницы, чья немощь не позволяет ей выходить из дома, в районе улицы Турнель.

— Продолжайте.

— По утрам она посещает разных юристов — судей, адвокатов, стряпчих…

— Дальше.

— По вечерам ходит молиться в приходскую церковь святого Павла.

— Как вы это узнали?

— Я слышал, как она сказала сидящей у церкви старой нищенке, бросив ей монету: «Можете получать от меня милостыню каждый раз в это время — я буду ходить сюда ежедневно».

После паузы посол осведомился:

— У вас имеется под рукой какой-нибудь смелый и не обремененный избытком щепетильности парень, который выполнит любую работу, если ему хорошо за нее заплатят? — Поняв, что лакей намерен предложить себя, он, улыбаясь, покачал головой. — Я не сомневаюсь в вашей надежности, но личные мотивы не позволяют мне поручить эту миссию одному из своих слуг.

— Ваше превосходительство будет полностью удовлетворено, — с готовностью ответил испанец. — Я как раз повстречал человека, который вам нужен.

— Великолепно! А этот мошенник обладает достаточной квалификацией?

— Он называет себя капитаном Корбюффом; мы с ним старые друзья — вместе служили королю.

— Во флоте?

Эстебан молча пожал плечами, ибо он и известный нам разбойник были гребцами в качестве галерных рабов короля Испании.

— В какой степени на него можно полагаться?

— Покуда полон кошелек его нанимателя.

— Значит, я могу поручить ему выполнить небольшое поручение?

— Ваша светлость может приобрести его услуги за цену ниже рыночной. Бедняга прибыл из сельской местности, где с ним плохо обошлись, судя по его оборванной одежде. Он войдет в сделку вместе с тремя компаньонами, которых таскает за собой по пятам, — они рассматривают его, как своего капитана. Все четверо стали жертвой их бесчестного товарища.

— Бесчестие среди воров! Куда идет мир? Ну, ладно, приведите ко мне этого доблестного капитана.

— Завтра утром он будет ожидать распоряжений вашего превосходительства.

— Отлично, Эстебан. Впредь будьте столь же усердны, и мой казначей станет чаще с вами видеться.

Отпустив лакея, посол записал несколько строк в дневник и погрузился в раздумье.

На его губах заиграла улыбка, становящаяся все более горькой. Он устало вздохнул.

— С каким презрением д'Артаньян, Атос и Портос взирали бы на паутину, которую я плету! Эти доблестные защитники несправедливо обиженных королев и влюбленных отважно мерялись силами с такими противниками, как Ришелье, Кромвель и коварный Мазарини, они сражались за прекрасных дам и претендентов на престол, звенели шпагами, скакали во весь опор, пересекали моря, подобно мифическим Персею и Ясону! [36]

Арамис приподнялся в кресле, в его глазах блеснул огонек. Воспоминания о смелых деяниях давно прошедших дней пробудили мушкетера в усталом теле старого дипломата. Но это возвращение юности было мимолетным. Энтузиазм, озаривший черты Арамиса, вновь сменился выражением насмешливой мудрости, ставшей его второй натурой.